Лучше всего должно было повезти где-нибудь подальше от города, от его огней. Например, в лесу. Мимо фьорда, мимо церкви, с настроеньицем… Лес мы нашли быстро – он был неподалёку, но вот темноту… Шли, шли, шли… Да что же это такое! В Норвегии даже в лесу растут фонари и добросовестно светят всю ночь! Все до одного! Куда же скрыться от этого света, чтобы присмотреться к небу и, может быть, разглядеть в нём хоть отблески северного сияния? Идти вперёд, иного не дано. Снег падал с затянутого облаками неба большими мягкими хлопьями, поблёскивая в свете фонарей. Светящийся ореол над городом постепенно удалялся. Небо над нашим лесом тоже было каким-то розоватым, а не должно бы. Что там в облаках за мягкое розовое свечение? Северное сияние, что же ещё! Сейчас бы ветра посильнее, чтобы унёс отсюда прочь все эти тучи! Но было тихо. Мы двигались вперёд, и время тоже. Сегодня - рождественский сочельник. Дома Рождество уже наступило, пора и нам загадывать желание. Какое? То самое, одно на всех: чтобы очистилось вдруг небо и заполыхало нереальными красками! Да, мы все очень хотели увидеть северное сияние. Вот открылась нашим взорам серебристая луна, опалила и разогнала своим светом затмевавшие её тучи - появилась надежда! И снова исчезла за облаками… Мы усердно продолжали пересекать норвежский лес в поисках неосвещённого места и мечтать о северном сиянии. Луна опять открыла свой лик, и даже показались звёзды вокруг неё! И… уставшее сопротивляться, небо снова затянулось, продолжая осыпать лес чистым мягким снегом.
А как было бы здорово увидеть и написать о сегодняшнем вечере хоть частицу того, что увидел и описал в своей книге воодушевленный Фритьоф Нансен: «Огненные полыхавшие массы разлились теперь блистающими многоцветными потоками-лентами, которые волновались, взаимно переплетались, змеились по небосводу как на севере, так и на юге. Лучи сверкали чистейшими хрустальными цветами радуги, преимущественно фиолетово-красными и карминовыми, как рубины, и самым ярким зелёным, как смарагды (изумруды). Всего чаще лучи дуг у основания были красные, а выше искрились зелёными огнями, которые вверху, становясь темнее, переходили в синие или фиолетовые, чтобы затем слиться с синевою неба. Или же в одной и той же дуге они были то ярко-красными, то ярко-зелёными, исчезали и вспыхивали, как бы раздуваемые вихрем. Нескончаемая сверкающая игра красок, фантасмагория, превосходящая всякое воображение. По временам это явление становилось до такой степени грандиозным, что захватывало дух. Казалось, вот предел уже достигнут; сию минуту что-то произойдёт – быть может, рухнут небеса. Но как раз когда от напряженного ожидания замирало сердце, огни внезапно слетали лёгкими и быстрыми блёстками вниз. Миг – и нет ничего. Так несколькими быстрыми и лёгкими аккордами замирает мелодия. Подобная развязка лишена всякого драматизма, но совершается она с такой неподражаемой уверенностью, чёткостью, что невольно любуешься ею. Чувствуется опытный мастер, в совершенстве владеющий своим инструментом. То он как будто лишь шутя трогает струны, то одним ударом смычка легко и изящно переходит от наивысшего проявления страсти к тихой, будничной лирике, чтобы вслед за тем несколькими смелыми взмахами снова подняться до пафоса. Иной раз кажется даже, что он решил нас подразнить, издевается над нами. Только что, гонимые 34—35-градусным морозом, хотели мы сойти вниз, вдруг снова начиналась эта дивная игра, и мы застывали опять на месте, отмораживая себе носы и уши. В заключение бурный фейерверк; пламя полыхало так, что ежеминутно казалось: вот-вот огонь охватит самый снег и лёд – на небе ему не хватит места. Наконец, я уже не в силах терпеть: одетый кое-как, без шапки, без рукавиц, перестав ощущать своё тело, ноги, руки, ползу по трапу к себе вниз».
|